Репутация Итана, которой и без того некуда падать, с треском пробивает дно, когда за ним начинает заезжать Джонатан. Майерс бы предпочел, чтобы тот не высовывался и сидел в тачке, пока дожидается его на школьной стоянке, но волчаре доставляет удовольствие светить лицом, а Итан слишком гордый, чтобы признать, что из-за его бахвальства у него могут возникнуть проблемы.

И проблемы, конечно, возникли.

Иногда, чтобы проветриться, он пользуется возможностью ускользнуть из дома, пока отец все еще на работе. Во-первых, ему довольно быстро надоедает, что за ним постоянно приглядывают, во-вторых, если часами сидеть в своей комнате, запертым в четырех стенах, можно взвыть, даже не будучи оборотнем.

Поэтому в субботу, когда отец сообщает, что его вызвали в участок, Итан дожидается, когда он отъедет, достает из-под кровати давно позабытый скейт и решает немного покататься, чтобы подумать. Анпэйту, этот морщинистый старый говнюк, продержал их в лесах почти до утра, одурманил каким-то чаем и беспрестанно говорил загадками, то и дело переходя на атабский язык, который ни Итан, ни Джонатан не знали. Разве что снадобье, которое он приготовил, чтобы густо нанести на его порезы, сработало лучше, чем любые аптечные мази. На утро от глубоких и воспаленных царапин не осталось и следа.

Итан признавал, что действует безответственно, нарушая обещание не высовываться, данное отцу, но спустя пару недель ему показалось, что опасность миновала – медведь не показывался, расследование зашло в тупик. Может, он вообще свалил из Декейтера, кто знает?

Размышляя над загадками таинственного старика, Итан не замечает, как подкатывает к футбольной площадке, набитой разгоряченными подростками. Мяч пролетает мимо ворот, подкатившись к его ногам, и Итан без всякого умысла спрыгивает с доски, чтобы кинуть его обратно.

– Поглядите, кто это тут, – голос подает вратарь, оказавшийся Кевином Келлером, пацаном, который пользуется любой возможностью, чтобы доебаться до Итана. Нужно бы запрыгнуть на доску и молча свалить, но в таком случае Майерс бы выставил себя трусом. Если он выстоял перед медведем, то парочка школьных задир ему не страшна.

– А где твоя шерстяная нянька? – Кевин не унимается. Рядом с ним мгновенно материализуются его лучшие друзья, шайка таких же безмозглых отбросов.

Итан молча кидает им мяч, не реагируя на провокацию.

– Мы тут с пацанами поспорили на двадцатку, – в разговор включается Коул Джонс, подмигивая приятелю. Пока Итан пытается предсказать события, мальчишки осторожно подбираются к нему сбоку.

– Точно, – подхватывает Кевин, – я считаю, что ты пидор, а твой дружок-оборотень наяривает тебя после школы. А ты как думаешь, Коул?

– Да не, – Джонс пожимает плечами, – я ставлю на то, что он у него просто сосет.

– Нахуй пошли оба, – злобно шипит Итан, сжимая руки в кулаки. – Зная твои умственные способности, Келлер, ты даже деньги сосчитать не сможешь. Чтобы завалить алгебру и остаться на второй год, надо быть совсем конченным идиотом, но идиот в твоем случае – это комплимент.

Кто-то начинает ржать, оценив подначку, и Кевин от стыда заливается краской.

– Ебало захлопни, – он хватает Итана за ворот футболки, – иначе будешь ртом отрабатывать.

– Да ты меня ревнуешь, – Майерс смеется, обнажая зубы, – так бы и сказал, что у тебя на меня стоит, сходили бы на свиданку, может…

Он не успевает договорить, потому что взбешенный Кевин наотмашь бьет его по зубам. К драке мгновенно присоединяется Коул, сминая своим кулаком ребра Итана, и пока он пытается сделать вдох, согнувшись пополам, в скулу прилетает чье-то колено. Майерс валится на асфальт, пытаясь закрыть лицо руками, но чей-то ботинок прицельно прилетает ему по пальцам, а следующий удар отдается яркой болью в переносице. Они слегка успокаиваются, когда Итан начинает кашлять кровью, и добавляют еще пару ударов ногами, прежде оставить его лежать на земле.

– В следующий раз так просто не отделаешься, – Келлер плюет ему в лицо напоследок, а Коул, взяв в руки скейт, пару раз бьет доску об асфальт, сбивая колесики и ломая пополам.

Когда Итан, потратив на дорогу почти час, добирается до дома, лицо опухает. Кровит разбитая губа и ссадина на скуле, но все зубы оказываются на месте, а нос – не сломан, так что можно считать, что он и правда легко отделался. Возможно, он бы так не взбесился, если после встречи к Анпэйту ему не начали сниться сны, в которых полуголый Джонатан нависает над ним, запуская руку в штаны, и не впивается зубами в шею, оставляя свои метки.

Однажды он просыпается, содрогаясь от мощнейшего в своей жизни оргазма, и стонет в подушку, сжимая пульсирующий член, представляя на нем ладонь Джонатана вместо своей.

Переодев футболку и отмыв лицо от крови, Итан флегматично прижимает к лицу пакет с замороженной курицей, шмыгая носом, и делает большой глоток из бутылки с канадским виски, которую отец держит в качестве заначки, наивно полагая, что сын не в курсе. Он задумчиво рассматривает этикетку, пережидая, когда горло перестанет жечь, и произносит название вслух.

– Fireball Cinnamon Whisky, – с бутылки на Итана смотрит полудракон, получеловек, извергающий пламя. Виски на вкус очень похож на конфеты «атомный огненный шар», которые обожает его отец. – Вот блядь. Блядь, блядь, блядь!

Он бросается к телефону, бросив курицу в раковину, и набирает номер Джонатана, который давно уже выучил наизусть. Итан ничего ему не объясняет, только просит приехать как можно быстрее. И почему его раньше не осенило?

Проходит минут десять, прежде чем перед домом взвизгивают шины. Итан растерянно думает, что не стоило так гонять и без того нервного Джонатана, но дело и правда неотложное. Он даже не успевает моргнуть, открыв дверь, а уже оказывается прижат к косяку.

– Полегче, волчара, – Итан поднимает руки, – здесь никого нет, расслабься.

Джонатан недоверчиво ведет носом, как настоящая гончая, и Итан закатывает глаза. Рядом с оборотнем этот жест уже стал его визитной карточкой. Если опрокидывать шот каждый раз, когда он так делает, за полчаса можно ужраться в слюни.

– Я… эээ… разбирал бардак в гараже, – он лихорадочно соображает, что бы такого придумать, чтобы Джонатан поверил ему и не сдал отцу. – Споткнулся и упал. Жить буду, хватит так пялиться.

Пока Итан собирается с мыслями, сбитый с толку напором разбушевавшегося Джонатана, он достает из морозильника новый пакет с мясом, прикладывая к лицу, чтобы успокоить жжение.

– Помнишь, Анпэйту как-то сказал, когда жарил нам кролика, которого вы загнали, что огонь скрывает любые тайны? Кролик, кстати, был вкусным, – мысли лихорадочно скачут одна к другой. – Я набрал в библиотеке всякие книги с индейскими мифами, и в одном из них был рассказ о том, как человек получил огонь… блин, может, притащишь кролика на следующих выходных? Отец делает классное барбекю.

Итан снова сбивается, шмыгая покалывающим носом, и перекладывает мясо к другой стороне лица.

– Так, я о чем… а, ну да. Короче, огнем владел медведь и его племя. Медведь, понимаешь, да? – Он пытливо смотрит на недоумевающего Джонатана, будто тут все крайне очевидно. – Однажды медведь ушел на охоту, и огонь нашел человек. Человек накормил огонь — бредово, я знаю — но когда вернулся медведь, огонь разозлился за то, что тот его бросил, и опалил шкуру зверя, заставив того обратиться в бегство. И так огонь перешел к человеку. Это легенда индейцев маскоги, и они жили – некоторые и живут и сейчас – у нас, в Алабаме.

На лице не очень-то эмоционального Джонатана медленно поднимается бровь, и Итан снова закатывает глаза.

– В пригороде есть атомная станция, Браунз-Ферри, и в семьдесят пятом там был пожар. Моя мама тогда только-только мной забеременела. – От воспоминаний о матери Итан горько улыбается. – Три года назад там произошел еще один инцидент, и… – он собирается с духом, – мама тогда погибла, потому что отец вызвал на помощь бригаду, которая в тот день дежурила на выездах. Он не знал об этом, но…

– Но я все равно его обвинил, – не договаривает Итан, кусая губы.

Задумчиво постучав пальцами по кухонной столешнице, Мейерс кидает очередной подтаявший пакет с мясом в раковину.

– Этот пожар… мы до сих пор так и не знаем, что там случилось. Станция была закрыта целый год. Но Анпэйту… я не думаю, что он сказал про огонь просто так. Мне кажется, что нужно туда съездить, я… я так чувствую, понимаешь? – Поддавшись эмоциональному порыву, Итан подходит к Джонатану вплотную и хватает его чуть повыше запястья, нервно слизнув выступившую на разбитой губе каплю крови. – Просто доверься мне.

Отредактировано Ethan Myers (2023-01-22 09:35:34)

– Конечно, – саркастично заявляет Итан и отводит лицо в сторону, потому что не хочет, чтобы Джонатан видел его в таком подбитом состоянии. Он и так не считает себя красавчиком – большеглазый, тощий и нескладный – а на фоне лощеного волчары и вовсе чувствует себя мешком от картошки, который вряд ли может кому-то приглянуться.  – Подсмотрел твой хук в баре и сломал пару носов. Они так испугались, что в спешке покинули Декейтер, так что разбираться не в чем. Серьезно, Хилл, не лезь, если не хочешь потом плакать горючими слезами над моим бездыханным телом. Я сам справлюсь, у меня есть план.

План такой: покрепче сжать зубы и терпеть. Потому что до окончания школы осталось полтора месяца, а потом он отправит документы во все возможные университеты этой страны и свалит куда подальше из этого богом забытого города.

Итан уже исписал с десяток листов, придумывая сопроводительное письмо, и развесил на стене свои лучшие рисунки, мучительно пытаясь выбрать, какие из них стоит включить в портфолио. Как назло, самый удачный – портрет Джонатана, который он предусмотрительно прячет в столе, чтобы отец не надумал лишнего – это именно та работа, с которой Итан расставаться совсем не хочет. Как и с самим Джонатаном, но о неминуемом дне, когда они последний раз посмотрят друг другу в глаза, Итан старается не думать.

Ему вообще становится сложно думать, когда Джонатан оказывается ближе вытянутой руки, дотрагивается до него или крипово обнюхивает, вот как сейчас.

– “Коль трещишь, как сорока”, серьезно? Ты говоришь как мой учитель по литературе. Шекспира перечитал? – Итан дует волчаре в лицо, чтобы подразнить его чувствительный нюх запахом спирта. – Отвечу тебе моей любимой цитатой из Гамлета: акт третий, сцена третья, строка девяносто вторая, – он делает театральную многозначительную паузу, — «нет». Мой отец много о чем не знает. Ты своему обо всем рассказывал?

Разумеется, Джонатан относится к его словам не слишком серьезно.

– Тебе жалко, что ли, зажал кролика для растущего организма? Расслабишься, побегаешь волком по лесу, на луну повоешь. Блох только не подцепи, а то я надену на тебя ошейник.

Когда Хилл достает карту, Итан отвлекается, тут же оказавшись за его плечом, и тычет пальцем в нужную точку. Станция находится на противоположном берегу Теннеси, в двадцати милях от Декейтера – ехать максимум полчаса.

– Ну извини, моя задница теперь твоя головная боль, – он даже не догадывается, как точно бьет в цель, – я не просил со мной нянчиться. Отрабатывай зарплату, купишь мне мороженое, когда это дерьмо закончится.

Он самодовольно улыбается, вспоминая свою любимую цитату из Хранителей: “Не меня заперли с вами — это вас заперли со мной”.

Когда Джонатан демонстрирует поразительные для бывшего вояки познания в индейской мифологии, Итан слушает его зачарованно, приоткрыв рот от удивления. Хилл оказывается хорошим рассказчиком, у него подвешен язык, и давняя легенда в его исполнении звучит зловеще. Нет, конечно, Майерс никогда не считал, что Джонатан тупой, но относился к нему скорее как к мощной (и слегка бездушной) вычислительной машине (зачеркнуто: для убийств), которая умеет только анализировать информацию, делать выводы и выполнять команды. Итан никогда не задумывался, есть ли у Джонатана хобби, семья и друзья, он всегда был для него далеким, хоть и не менее притягательным. Мысленно поставив галочку разузнать все по пунктам, Итан хмурится, пытаясь сложить два мифа в один.

Есть кое-что, о чем он Джонатану не сказал, потому что об этом его попросил Анпэйту.

– Волку не нужно знать, – говорит Койот, отправив Джонатана за водой, и протягивает Итану простенький кожаный шнурок с амулетом в виде острого птичьего когтя. – Сова близорука, но видит вдаль.

Очередная загадка. Черт его знает, что все это значит, но Итан доверился интуиции, надев амулет под футболку. С тех пор он его не снимал, и быстро приобрел привычку задумчиво крутить коготь в руках, погружаясь в темноту своих мыслей.

– То есть таинственный пожар для тебя не слишком подозрителен? – Майерс качает головой. – Я помню, что исчезла одна девчонка, которая продавала комиксы в местном магазинчике. Забавная, кстати, единственная девушка во всем Декейтере, которая разбиралась в этой теме. – Итан знал ее лично, не не слишком близко. – Отец считает, что она просто сбежала, потому что ее семья была не самой неблагополучной, так что дело быстро закрыли. Еще у нас была эпидемия бешенства лис, и с тех пор, как охотники их перестреляли, я ни одну не видел. В любом случае, у меня есть доступ к полицейской базе данных, так что я посмотрю, что еще можно связать с нашим делом.

Работа предстоит пыльная, но интересная – Итану как раз не помешает на что-нибудь отвлечься, чтобы перестать видеть перед глазами голый торс Джонатана, который ему в отцы годится. Джонатана, который непривычно нежно прикасается к разбитой скуле, вовсе не так безразлично и грубо, как когда он обрабатывал куда более серьезные раны на его теле. Сердце проваливается в пятки, когда Хилл осторожно ведет большим пальцем по ссадине, и пропускает пару ударов. А еще, блядь, у него встает, вот уж спасибо большое.

– Учитель, я пойду за тобой, куда бы ты не пошел, – Итан тут же сворачивает все в шутку, цитируя Новый Завет, нервно уходит от прикосновения и пытается как можно беспечней оттянуть футболку, скрывая свои красноречивые реакции. – Слушай, расслабься. Я понимаю, что ты считаешь, что я еще ребенок, но мне в июле стукнет восемнадцать, я уже достаточно взрослый для некоторых вещей.

Например, для секса. Господи всемогущий, да что на меня нашло, я же даже не гей, – Итан снова принимается раскусывать губу, уже не совсем уверенный в своих наклонностях.

– Я за рулем, окей? Я соскучился по своей детке, тут ехать-то всего ничего.

– А чему, ты думал, нас учат? Резьбе по дереву? – Итана искренне раздражает предубеждения Джонатана по поводу их городка, хотя он и сам не сильно жалует Декейтер. Когда волк цитирует английского поэта елизаветинской эпохи, Итан хмурит брови. Нежный мальчик с волосами до плеч? Он… его имеет в виду? – Я впечатлен, Хилл. Нет, правда. Может, будешь писать за меня сочинения?

Когда Джонатан отвечает на вопрос про отца, явно не собираясь делиться подробностями, Итан лишь пожимает плечами. Он уже понял, что оборотень не из тех, кто запросто впускает новых людей в свою жизнь. Держащийся поодаль ото всех одиночка, хмурый, жесткий и холодный волк слишком очевидно разучился доверять (если и умел когда-то), разочаровавшись в людях. Итан не собирается переделывать его – упаси волчий бог – и торопить, вместо этого он предпочитает закрывать глаза на все очевидные недостатки и игнорировать предупреждающее клацанье зубов у себя над ухом. Может, это не самая лучшая и безопасная для жизни тактика, но волк ведь однажды уже пришел к человеку, чтобы погреться у костра.

По поводу ошейника Итан тоже не был бы так уверен, но ему хватает ума придержать эту мысль при себе.

Как и ответ о том, куда бы он с радостью перенаправил свою энергию.

– Я задержусь, – поймав за хвост новую гениальную идею, Итан кричит в спину удаляющегося из дома Джонатана, чтобы тот его подождал.

Целую минуту он плещет в лицо холодной водой, чтобы унять жжение от ссадин и успокоить нахлынувшее на него возбуждение. После этого он бегом поднимается по лестнице и начинает рыться в своем бардаке, пытаясь найти кое-что особенное. В коридоре он накидывает любимую располосованную джинсовку, выбросить которую отказался наотрез, ровно как и зашить, и чуть ли не вприпрыжку бежит к машине.

Оказавшись на водительском сидении, он с благоговением засовывает в автомагнитолу кассету с любимым альбомом «Fleetwood Mac».

Тачка заводится с первого раза и непривычно мягко урчит. Итан, с его рассеянным вниманием, ни разу не заметил, как преображается его драгоценный Форд – его не смущает ни исчезновение мусора, ни отсутствие посторонних шумов под капотом.

– Нет, ну ты слышишь, как она по мне скучала? – Он улыбается во весь рот и включает музыку.

Майерса хватает ненадолго. Пару песен он сидит молча, кивая головой в такт музыке и наслаждаясь шуршанием асфальта под колесами, но когда начинается легендарная «The chain», он с хитрецой поворачивается к Джонатану и делает громче.

– And if you don't love me now, you will never love me again, – отвлекшись на созерцание недовольной физиономии Хилла, он чуть было не выезжает на встречку, но со смехом перестраивается обратно, – I can still hear you saying you would never break the chain!

Добравшись до точки назначения, Итан съезжает на обочину, выключив фары, и берет с собой биту, как послушный мальчик. Он пару раз подкидывает ее в воздухе и замахивается, словно собирается отбить мяч.

– Не отрицай, ты все-таки заценил мой удар, – для человека, которого пару часов назад избили и лишили скейта, настроение у него прекрасное. – Если бы я не собирался поступать в архитектурный, стал бы первоклассным бейсболистом.

Хилл снова пускает в ход свои волчьи штучки, анализируя состав почвы, пока Итан скучающе стоит рядом. Новость о том, что медведь никуда не делся, заставляет его скиснуть, как молоко, которое отец постоянно кладет в дверь холодильника, хотя Итан просит его так не делать – быстрее портится.

– Может, это другой медведь? – Спрашивает наугад. – Со стороны леса должна быть лазейка, я слышал от придурка Келлера, что пару дней назад они забрались на территорию. – При упоминании злосчастного Кевина он покрепче сжимает руку на бите и ощупывает языком разбитую губу.

В проволочном заборе ножницами по металлу неаккуратно прорезана дыра, приходится пригнуться, чтобы пролезть. Футболка цепляется за один из прутьев, и Итан чертыхается, пытаясь освободиться.

– Пожар был там, – он указывает на главное строение, – давай подойдем чуть ближе. Я не вижу поблизости охрану… и медведей.

Он старается двигаться бесшумно, следуя по следам Джонатана, и крутит головой по сторонам, пытаясь зацепиться взглядом за что-нибудь достаточно подозрительное. Амулет, касающийся солнечного сплетения, теплеет, и Итан растерянно хмурится, пытаясь понять, кажется это ему или нет.

Через пару минут коготь нагревается так сильно, что начинает жечь кожу. Майер ныряет рукой под ворот футболки, чтобы снять амулет, пока он не оставил ему ожог, но врезается в спину внезапно остановившегося Джонатана.

– Ты чего? Что-то заметил? – Итан воровато оглядывается по сторонам, но ничего не видит. – Хилл? Ты поймал связь с космосом? – Он обходит Джонатана спереди, чтобы посмотреть, куда он там пялится. – Хилл?… Ох блядь!

Лицо, уже больше напоминающее волчье, чем человеческое, идет рябью. Из пасти лезут крупные, длинные клыки, а зрачки на ярко-желтых глазах превращаются в крохотную точку.

– Чувак, – Итан моментально забывает про амулет, – ты чего? Сейчас не самое подходящее время… ага, вот для этого, – на пальцах Хилла, покрытых шерстью, прорезаются острые когти. – Ты меня, если честно, немного пугаешь. Хилл? Ты… ты вообще еще здесь?

Кожа на загривке встает дыбом, потому что Итану кажется, что во взгляде Джонатана зверь затмевает человека. Вместо того, чтобы бежать наутек, как подсказывает ему инстинкт самосохранения, Майерс подходит к полуобратившемуся оборотню вплотную и впивается в его плечи.

- Хьюстон, прием, - он начинает его легонько трясти, - это я, Итан, еще помнишь меня? Ты был прав, моя задница снова нашла проблему, но на этот раз это ты. Возьми себя в руки - в когти, неважно - и давай обращайся обратно, я не настроен на ролевые игры и не хочу стать твоим кроликом.

Итан перекладывает ладони на его лицо, кажущееся сейчас совсем чужим, и слегка наклоняет к себе, без страха заглядывая прямо в глаза.

- Джонатан, - он переходит на вкрадчивый шепот, - очнись.

Отредактировано Ethan Myers (2023-01-24 03:10:28)

– Тогда откуда ты знаешь, что неплохо? – Итан ловит Джонатана на несостыковке и подозрительно щурится. – Я же запретил тебе рыться в моих вещах. Говнюк. – Он пытается скрыть за притворной злобой свое смущение. – Я мечтаю уехать в Нью-Йорк и проектировать небоскребы. Что-то типа Эмпайр-стейт-билдинг. Ты был в Нью-Йорке? Отец не отпустит меня так далеко, так что придется поступать в Алабаме, но потом… Надеюсь, сложится. Пришлю тебе в дом престарелых открытку лет через десять.

Надо будет побороть стеснительность и показать заносчивому волчаре остальные свои работы. «Неплохо», надо же. Нашелся, блин, ценитель искусства, пусть для начала попробует отличить Моне от Мане.

Джонатан снова делится подробностями своего детства, и эти куцые и неохотные откровения, которые в последнее время стали звучать все чаще, вызывают у Итана теплую улыбку. Ему нравится, что волк больше не рычит на протянутую к нему руку, а с любопытством подходит все ближе, почти касаясь пальцев чувствительным мокрым носом. Впрочем, вероятность, что он не вцепится, еще не сошла к нулю – такие одичавшие волчары, как Хилл, если уж и кусают, то сразу по локоть.

– Ты, наверное, был звездой школы, – Итан пытается придать голосу нейтральный оттенок, но горючая смесь ревности, зависти и восхищения выдает его с головой. – Девчонки, небось, толпой поджидали тебя из раздевалки, чтобы ты оставил автограф у них на груди, а самых везучих ты потом знакомил со своим задним сидением. Хотя, зная тебе, скорее с багажником.

Ухмыльнувшись, крайне довольный шуткой, Итан беззаботно пинает траву. А уже через минуту от его гадкой злорадной улыбочки не остается ровным счетом ничего, потому что обратившийся волк, издав короткий вой, сбивает его с ног, больно вжимая лопатками в траву, и нависает сверху.

Майерс давит в себе рождающийся крик и закрывает глаза, чтобы уж точно не развопиться от ужаса, как девчонка, на которую в темном парке напал маньяк. Сердце бьется настолько часто, что он перестает ощущать его ритм, в ушах шумит, а кислорода в легких отчаянно не хватает. Он старается дышать медленно, то и дело задерживая дыхание, и не шевелиться. Главное, подсказывают ему инстинкты, не шевелиться.

Волк принимается шумно его обнюхивать.

Это я, – Итан в панике мечется внутри своего тела, не в силах произнести ни слова, – давай, придурок, соображай, это я!

Мокрый нос неприятно щекочет чувствительную шею. Майерс инстинктивно дергает головой, пытаясь уйти от прикосновения, и тут же чувствует, как волк прихватывает зубами тонкую кожу, заставляя его замереть. В этот момент Итан отчетливо ощущает перемену в его настроении, но все равно не может распознать, что именно происходит в голове у этого шерстяного ублюдка. Ощущение опасности пропадает, амулет под футболкой перестает жечь кожу. Шумно выдохнув и открыв глаза, Итан несмело кладет руку на крупную голову с жесткой шерстью и ласково чешет волка за ушком.

Через пару секунд перед ним уже стоит обычный, почти человечий Джонатан, если не обращать внимания на когти и торчащую кое-где шерсть, и Майерс, приподнявшийся на локти во время его феерического обращения, с облегчением откидывается обратно на траву.

– О да, ты меня потрогал, дружище, – Итан, которого сейчас вполне устраивает лежачее положение, неохотно принимает поданную ему руку и встает, кряхтя как старик. Он не собирается жалеть чувства Джонатана и с радостью расскажет ему о произошедшем в мельчайших подробностях, чтобы тот хоть немного устыдился своего поведения, скотина лохматая. – Ты сбил меня с ног, навалился сверху, обнюхал, а когда я случайно зашевелился, сделал «кусь», – он указывает на место, куда пришелся безобидный укус. – Не знаю, что как это переводится с волчьего, но в следующих раз спроси разрешения, прежде чем так делать.

Пока они добираются до машины, Итан профессионально игнорирует наготу идущего рядом оборотня. Он благодарен богу, что тот больше не сверкает зубами и когтями, а уж то, что у него между ног болтается крупный член, выставленный на обозрения всем лесным зверушкам, нисколько его не смущает. Чтобы убедиться, что Хилл не собирается снова проворачивать свои фокусы с обращением, Итан впивается ему в предплечье и не отпускает до самой машины.

– Сваливать? Ты шутишь? – Итан проворачивает ключ в зажигании и недоверчиво поворачивается к Хиллу, закутанному в плед. – А волк бы просто стоял и равнодушно смотрел, как я убегаю, да? По-моему, твоя зверюга хотела меня сожрать, и меня спасло только то, что я молча лежал под ней, как…

Как покорившаяся самка, – Итан прикусывает язык. Вот блядь. Как же они оба влипли.

– У тебя шерсть за ушами мягкая, ты знал? – он мгновенно меняет тему, смутившись своих умозаключений так сильно, что покраснел даже кончиком носа. В машине становится жарко, пока Итан отгоняет от себя воспоминания о нависающим над ним зверем, поэтому он открывает окно, надеясь выветрить из головы неуместные грязные мысли.

– Псиной воняешь, – Майерс недовольно бурчит, оправдываясь, и до отеля довозит их молча, с головой нырнув в размышления. Они планировали получить ответы, обследовав станцию, а в итоге едва спаслись бегством. Вопросов стало куда больше, чем было до этого, и далеко не все они касались расследования.

Предположим, Итан почти смирился с мыслью, что округлые формы одноклассниц не просто так не вызывают никакого трепета ни его в душе, ни в штанах. Предположим, что он, просыпаясь от очередного «мокрого» сна с участием Джонатана, признал, что хотел бы, чтобы тот проделал с ним все то же самое наяву. Но почувствовать возбуждение, когда небо над тобой заслоняет зубастый зверь, прикидывающий, откуда бы откусить кусок посочнее?

Пиздец. Если он заявится с таким к школьному психологу, любезная миссис Стикни справедливо выпишет ему направление на психиатрическое обследование.

– Я зайду, – безапелляционно заявляет Итан, оттесняя Джонатана плечом, и первым заходит в простенький и довольно тесный гостиничный номер. Он без спроса ныряет в мини-бар, доставая из него две бутылки пива и пакетик орешков, и сует оборотню в руки, чтобы тот их открыл.

– Ни слова, – Майерс предупреждающе шикает. – Воспользуйся своими когтями на благо моим расшатанным нервам, пожалуйста, и открой пиво. Мне надо в душ, ты меня всего слюнями уделал.

Осмотревшись, Итан цокает языком. Обычный номер, широкая двуспальная кровать, шкаф, телек, мини-бар и дверь, ведущая, очевидно, в ванную. Вокруг типичный армейский порядок: все вещи строго на своих местах, даже кровать аккуратно заправлена. Чертов псих.

– Я возьму твою футболку, ты не против? – подчеркнуто любезно интересуется Итан, которому совершенно похер, что Хилл, вероятно, очень даже против, чтобы кто-то прикасался к его драгоценным шмоткам. Он быстро снимает с вешалки простую черную футболку и мгновенно скрывается за дверью ванны, спешно избавляясь от своей одежды, мокрой и воняющей потом.

Итан промывает засалившиеся волосы, мстительно выдавив из бутылки остатки шампуня, и принимается намыливать измученное потрясениями тело персиковым гелем для душа. Добравшись до впалого живота, ребром ладони он натыкается на головку стоящего члена, и недоверчиво опускает взгляд вниз.

Как же, блядь, классно быть подростком. Тебя чуть не разодрал на куски злой оборотень? Получай стояк.

Можно включить ледяную воду и подождать, пока член опадет, но Итан внезапно задается вопросом, а дрочит ли здесь, на его же месте, Джонатан, и рука сама по себе спускается к поджатой от возбуждения мошонке. Ему хватает тридцати секунд быстрых и нервных толчков в кулак, чтобы беззвучно кончить, и еще минут пять, чтобы привести себя в порядок, натянуть свои боксеры и футболку Джонатана, которая велика ему размера на три. На джинсы, перепачканные в траве и грязи, он забивает. Хилл все-таки в армии служил, вряд ли его смутит вид мужской задницы в трусах.

– Пиво? А, вижу, – Итан берет со стола бутылку и прикладывается к ней, обнажая тощее горло с кадыком, двигающимся в ритм глоткам. – Боже мой, как хорошо. А теперь потрудись объяснить, что все это было и почему ты потерял контроль. Думаю, я имею право знать, раз уж ты меня чуть не загрыз.

Отредактировано Ethan Myers (2023-01-27 03:16:20)

Когда Джонатан снова прикасается к его коже, там, где волк оставил легкий отпечаток клыков – метку, черт бы его побрал, – Итан мечется между двумя желаниями: попросить Хилла больше никогда его не трогать, или же съехать на обочину, чтобы забраться к нему на колени. Вместо этого он разумно помалкивает, то и дело облизывая обветренные губы, и старается концентрироваться на дороге, чтобы случайно не отправить их на тот свет. 

– Ошейник, – полусерьезно напоминает Майерс, – не рычи на меня, иначе в понедельник после школы поедем выбирать тебе амуницию. Черная кожаная классика, никакой пошлятины типа шипов или заклепок. А будешь плохо себя вести, поменяю на розовый со стразиками.

На выуженный из куртки бумажник Итан реагирует закатанными глазами. Он облокачивается на автомат, пока Джонатан жмет на кнопки, и беззастенчиво изучает его лицо, упрямо сложив руки на груди. Слегка растрепанный после обращения, с легкой щетиной и морщинкой, залегшей между нахмуренными бровями, но все еще чертовски красивый. Итан с удивлением подмечает, что Хилл как будто бы стал еще привлекательней, но оправдывает это пережитым стрессом. Он просто рад, что Джонатан сбросил шерсть и больше не пытается его «не сожрать».

– Ну надери, – игриво бросает Итан, вздернув бровь, и поспешно скрывается в ванной, удивляясь своей смелости.

Разумеется, когда он выходит из душа, вечно всем недовольный Джонатан не обходит вниманием тот факт, что Итану велики и боксеры, еле держащиеся на бедрах, и футболка. Зато пиво и правда открыл. Хороший мальчик, быстро учится, хоть и продолжает скалить зубы.

– Не все такие одаренные, – Майерс равнодушно пожимает плечами, предоставляя Хиллу самому решать, что он имеет в виду. – Иди уже.

Пока волчара плещется в воде, Итан с любопытством обходит номер, беззастенчиво заглядывает в шкафчик прикроватной тумбочки, на пару минут включает телевизор и выключает обратно, не в силах сосредоточится на транслируемой картинке. Мстительно сдернув на пол аккуратно заправленное покрывало, Майерс плюхается животом на кровать, жадно вдыхая запах волос Джонатана, которым пропиталась его подушка.

– Ты долго, – капризно заявляет Итан, успевший уютно завернуться в чужое одеяло, и неохотно встает, шлепая босыми ногами к Джонатану. Он снова прикладывается к бутылке, которую опустошил уже наполовину, и рассеянно замечает, что они оба пытаются встать поближе, будто не в силах держать дистанцию.

Пока Хилл рассказывает о случившемся, Итан сопровождает его речь недовольным фырканьем и тихими «угу». Волчара закуривает, в нос бьет острый сигаретный дым, и Майерс, не в силах терпеть мерзкий запах, от которого его начинает мутить, забирает из пальцев Джонатана недокуренную сигарету, беспощадно вбивая уголек в пепельницу.

– Ты тут и так уже все прокурил, – Итан трет слезящиеся глаза тыльной стороной ладони и виновато ведет плечом, – извини, мне становится плохо от дыма. Запахи стали… ярче.

Вот и ответ на вопрос, почувствовал ли он что-нибудь. Даже зрение как будто бы стало четче, хотя по вечерам Итану всегда становилось тяжело смотреть вдаль. Про амулет он предусмотрительно не говорит ни слова, сунув его в карман своих джинсов, оставленных на полу в ванной. Почему-то он не уверен, что Джонатан одобрит эти индейские фишки, польза от которых была без всякого сомнения — Итан предполагал, что висящий на шнурке коготь предупреждает его об опасности.

– Я бы предпочел не заметить, что твой волк ко мне неровно дышит, – Майерс огрызается, уличенный якобы в человеческой невнимательности, – мне было не по себе, ведь мы пробрались на опасную охраняемую территорию, а потом я вообще чуть не сдох от ужаса, потому что ты слетел с катушек и решил повалять меня в траве. Я ничего не забыл?

Итан злобно ставит бутылку на стол и подходит к Джонатану впритык, чтобы поправить раздражающий ворот рубашки, правая часть которого вывернулась внутрь. Вместо того, чтобы отойти, как и собирался, Майерс перекладывает руку на широкую, нечеловечески горячую грудь – кажется, он где-то читал, что у оборотней температура на пару градусов выше – и утыкается носом во влажную шею, повинуясь странным, чуждым ему инстинктам. Джонатан пахнет гелем для душа, совсем немного, едва различимо – влажной шерстью, но больше всего Итана пленит запах его кожи, уникальный и ни с чем не сравнимый. От него начинает кружиться голова, кончики пальцев немеют, ноги становятся ватными, и Майерс цепляется за Джонатана обеими руками, словно если выпустит его – пойдет ко дну.

Он нерешительно поднимает взгляд, готовый к тому, что Хилл его оттолкнет, отвергнет, не захочет связываться, но в зеленовато-желтых глазах отражается все то же, что чувствует он сам, поэтому Итан, выдохнув и прикрыв глаза, несмело прикасается губами к чужому рту. Он не умеет целоваться, даже на помидорах не тренировался, не думая, что эти навыки понадобятся ему в ближайшее время, но это оказывается легко и естественно, и от одолевающих его чувств Итан тихонько и нетерпеливо постанывает, запустив руки Джонатану под рубашку и уютно устраивая их на крепких боках.

– А на что это похоже? – голос чертовски хриплый от пережитого страха и расходящегося по телу возбуждения. Итан ошалело улыбается, не до конца веря в происходящее. – Я тебя целую, идиот.

Когда Джонатан отстраняется, почти ласково, целомудренно прикасаясь губами к его лбу, Итан жадно вдыхает воздух, осознав, с нервным смешком, что во время поцелуя – черт, своего первого, охуенного первого поцелуя – совершенно забыл, что нужно дышать. В голове пусто и звонко, вселенная схлопывается до квадратного метра, на котором он, вцепившись в широкие плечи оборотня, переходит грань, от которой по всем правилам этого мира должен держаться подальше.

К черту правила.

Привычно насмешливые желто-зеленые глаза Хилла теплеют, становятся цепкими и внимательными, он всматривается в лицо Итана с нескрываемой жадностью, почти животным возбуждением, и от этого взгляда, прожигающего насквозь, можно потерять рассудок. Итан начинает нервничать, переступая с ноги на ногу, и уже было открывает рот, чтобы сболтнуть очередную глупость, но Джонатан снова утягивает его в неспешный поцелуй, подстраивая под себя, как неотлаженный музыкальный инструмент. Он навязывает собственный стиль – спокойный и размеренный, но при этом куда более вдумчивый и глубокий. Итан вовсе не против побыть ведомым, ему нравится властность Джонатана, но не меньше этого ему нравится провоцировать самоуверенного волчару, поэтому, выбрав подходящий момент, он прикусывает его нижнюю губу и игриво проводит по ней языком.

Ладони Хилла довольно быстро перемещаются от спины к заднице, и в голове Итана взрывается тысяча фейерверков разом, когда до него наконец доходит, что они не просто целуются, как невинные младшеклассники – Джонатан его хочет, и доказательство его желания, в виде крепко стоящего члена, прямо сейчас упираются Итану в живот. Майерсу очень хочется пошутить, мол, ты так рад меня видеть, но из головы испаряются вообще все мысли, стоит Хиллу запустить свои загребущие руки в боксеры, на которых расплывается мокрое пятно от подтекающей из члена смазки. Итан возбужден так сильно, что готов кончить от пары умелых движений, но такой расклад его совершенно не устраивает. Вместо того, чтобы полностью отдать себя воле Джонатана, он уверенно отводит его руку и спускает чужие плавки до бедер. Несмело берет оголенный член на пробу – толстый, тяжелый, с красивой вязью переплетающихся вен и крупной головкой – и аккуратно проводит по всей длине, почти невесомо, чтобы запомнить бархатистое ощущение под пальцами, а не доставить удовольствие. Он стесняется, ему страшно, но любопытство, как и всегда, пересиливает сомнения, поэтому Итан, закусив губу, сжимает в руке поджавшуюся от возбуждения мошонку. Чужой член не вызывает у него ничего, кроме чистого восторга и восхищения, и если раньше он до ужаса боялся момента, когда впервые кого-то потрогает, сейчас этот процесс доставляет неописуемое удовольствие. Итан покрывается румянцем, понимая, что хочет не только подрочить Джонатану, но и, возможно, отсосать, но для одного вечера это будет уже чересчур. Майеру еще предстоит смириться с мыслью, что волчара однозначно хочет его трахнуть, и к такому нужно подготовиться и морально, и физически. Нет, точно не сегодня.

– Можешь, – Итан не хочет начинать сам, потому что боится накосячить по неопытности и разочаровать Джонатана, – просто… Подрочить нам сегодня? Я пока не готов, ну. Ты понимаешь, – Майерс прикусывает губу, понимая, как тупо выглядит, держа в руках чужой член, но боясь произнести «взрослое» слово вслух. – К сексу. Я хочу, очень, правда, ты охуительно горячий, но мне нужно время, чтобы смириться, что ты засунешь в меня эту огромную штуковину. Это возбуждает, но, блядь, и пугает тоже. Мне нужно время, ладно?

Майерс доверчиво трется щекой об чужое плечо, как кошка, и чувствует себя провинившимся – конечно, Джонатан взрослый мужик, и трахаться ему хочется по-взрослому, а попавшийся под руку Итан – всего лишь неопытный девственник, впадающий в панику при малейшей мысли о том, что кто-то засунет свой член ему в задницу.

– Я кое-что пробовал, – он решает доверить Джонатану один из своих самых больших секретов, – подруга помогла купить, и в общем, я слегка поэкспериментировал… слишком быстро кончил, но мне понравилось. Я уверен, что с тобой будет еще лучше. Если ты… если ты хочешь, конечно.

Он отклоняется, чтобы посмотреть Джонатану в глаза, и выпутывает его из рубашки, облизывая взглядом круглые плечи и сильные руки. Хилл будет отлично смотреться в планке, нависая над ним на локтях, но об этом лучше не думать, чтобы не спустить через пару секунд.

– Я хочу. И кончить сейчас, вместе.

Итан тянется к чужим губам, чтобы прошептать «пожалуйста».

Разноцветные фейерверки взрываются перед глазами и оглушают все внутренние голоса: и разума, и критика, и даже отцовский (о нет – нет-нет-нет – только не отцовский, пап, извини, но заткнись). Очередной залп ярких искр сотрясает барабанные перепонки, хотя Джонатан, нависающий над ним, говорит тихо и хрипло, и как всегда – мало. Но как всегда – достаточно.

— Скажи, когда придет время.
— Когда придет время.
— Придет время.

Итан подается навстречу, захватывая упрямые, суровые губы в поцелуе, чтобы не сболтнуть лишнего: будет еще раз? Будут еще разы?

Его это пугает – или радует?

Об этом точно нужно думать сейчас?

Что скажет отец?

Сейчас точно не нужно думать об отце.

В идеале сейчас совсем не думать, но внутренний голос, принадлежащий ему самому, не затыкается ни на секунду, и Итану сложно не озвучивать все свои мысли вслух.

Еще ему, как и всегда, сложно прежде думать, чем делать, поэтому он впивается зубами в нижнюю губу Джонатана, не подумав, насколько хорошая – безопасная – это затея. Сначала прикусывает робко, не смело, но тут же входит во вкус и крепко смыкает зубы, не предназначенные, чтобы жевать сырую плоть. Во рту появляется привкус крови, Итану мерещится, что он чувствует языком, как удлиняются клыки, превращаясь в звериные, – волчьи, – но выброс адреналина и возбуждения в кровь такой сильный, что он попросту не успевает испугаться по-настоящему: он кончает второй раз последние за полчаса, но теперь с Джонатаном не в фантазиях, а с Джонатаном наяву.

И это, блядь, просто невероятно: впервые в жизни фантазия оказалась куда менее крутой, чем настигнувшая его реальность.

Настигнувшая у барной стойки, у стены и в кровати.

Реальность, которая, судя по сведенному судорогой лицом, – Итан, потерявший за мгновение все силы, хихикнул, – тоже кончила. И судя по мокрому животу, заляпанному спермой, так же бурно, как и он сам.

– У тебя лицо забавное, когда кончаешь, – Майерс как всегда щедро делится своими соображениями. – И сперма странно пахнет.

Он задумчиво окунает кончик пальца в одну из натекших на простыню лужиц, и, сунув его в рот, с удивлением ляпает: – и на вкус тоже странная.

Вообще не такая, как моя, – мысль, пойманная за хвост, будто любопытная кошка, шмыгнувшая за дверь, окрашивает и без того раскрасневшиеся щеки в сочно-бордовый.

Ладно, Джонатан, в конце концов, взрослый мужик – поймет, что к чему. Вряд ли вообще кому-нибудь при виде Итана придет в голову, что он мог пробовать еще чью-то сперму, кроме, блядь, собственной.

Джонатану, кажется, вообще сейчас на все похуй. В отличие от Итана, с трудом приподнявшегося на локтях, волчара просто, – и молча, конечно, – свалился набок, придавливая тщедушное подростковое тело своим весом.

– Пиздец ты горячий, – Итан, не выдержав на себе горяченную тушу Джонатана, снова свалился на спину, и расслабленно запустил пальцы в его растрепанные, взмокшие волосы. – И липкий. У меня, кажется, даже на лице сперма.

Итан представляет, как стоит перед Джонатаном на коленях, и физически чувствует, что уже готов на третий заход.

Физически, может, и готов, но морально – это уже перебор.

– Слезь с меня, а то придушишь, – Майерс чувствует, что дышать становится тяжело. – Мне нужно в душ, и я пойду туда один, потому что, ну, я буду там голый, и типа…

Он фыркает.

– Типа полностью голый. При свете. Так что встань, и, эээ… не смотри на меня особо, ок?

Ведешь себя, как девица-девственница, – Итан напряженно сжался под Джонатаном. Это все, конечно, очень здорово, и он даже на него кончил, и потрогал, и все такое, но от этого всего Майерс не перестал быть нелепым сочетанием острых когтей-локтей. И на что у Джонатана только встал…

А точно еще раз встанет?

Блядь.

Он… подождет?

Да он бы что угодно ляпнул, чтобы кончить, ровно как и сам Итан: если бы волчара попросил его прочитать “Отче наш”, пока он ему дрочит, Итан бы прочитал и даже бровью не повел.

– Слезь, – Итан, накрутившийся уже далеко за свои пределы, пытается сдвинуть Джонатана руками, но безуспешно. – Ты там что, отключился? Или умер?

Отредактировано Ethan Myers (2023-12-11 00:34:39)